16 апреля Владимир Путин в прямом эфире государственных российских телеканалов ответил на вопросы телезрителей и гостей студии, среди которых был бывший министр финансов России Алексей Кудрин (ссылку на википедию, пож-та). Таким образом, «прямая линия» Владимира Путина стала попыткой диалога не только с народом, но и с так называемыми системным либералами-реформаторами, которые на протяжении постсоветских лет всегда были при российской власти, занимая те или иные посты в правительстве и выступая ее советниками по финансово-экономической политике. Однако диалога не получилось: ставший резонансным обмен репликами между президентом и его бывшим министром финансов показал, что реформаторы больше не влияют на политику Кремля. Путин не просто не готов к реформам, он навсегда закрыл для себя эту тему: ведь, как ему кажется, это может привести к концу его режима.
«Если сегодня не начать активно действовать, в том числе в осуществлении структурных реформ, – завтра можно войти в длительную экономическую стагнацию. Мы по-прежнему живем преимущественно в рентной, а не в производительной экономике. Наша экономическая система, по сути дела, мало изменилась». Забавно, что эти слова — вовсе не придворного либерала Кудрина, хотя нечто подобное он не перестает повторять из года в год. Это — слова самого Путина от 3 апреля 2001 года. Понадобилось 14 лет, чтобы Путин публично признал, что он против реформ.
Путин устал от либералов и их нудного бормотания про реформы. «Я вашу позицию хорошо знаю», — бросил Путин Кудрину, который на протяжении 12 лет определял бюджетную политику страны, а затем был уволен Медведевым, в бытность последнего президентом. Кудрин неслучайно задал свой вопрос публично – других возможностей влиять на политику Кремля у него уже не осталось, и это была последняя попытка системных либерал-реформаторов убедить царя в необходимости структурных реформ.
До сих пор считалось, что Путин абстрактно-гипотетически понимает важность проведения рыночных реформ, и только в силу внешних причин не решается проявить достаточную политическую волю для их запуска. Всегда что-то мешало. В 2000 – выстраивание вертикали власти, в 2003 – борьба с олигархами, в 2004 и 2005 – террористы, в 2007 – Запад, в 2009 – страх упустить ситуацию из-под контроля, пока Медведев был президентом, в 2012 – протесты оппозиции, 2014 – санкции и т.д. Теперь же Путин, отвечая Кудрину, честно признался, что априори считает реформы опасными.
Путин окончательно для себя сделал выбор между реформами и популизмом, заявив, что первые ведут к утрате доверия к власти (то бишь, к падению рейтинга). Зато популизм, надо понимать, нарастит электоральный жир до таких размеров, который даже в случае серьезного кризиса позволит не обрушить рейтинг. Режим Путина так и не научился, а теперь – просто не желает решать серьезные экономические проблемы, стоящие перед страной, старательно создавая лишь видимость социального благополучия у большинства населения.
Политика Кремля в экономике становится все более инертной, поскольку любые, даже самые назревшие, реформы воспринимаются как угроза стабильности. Реальность сурова: нарастание кризисных явлений при отсутствии реформ проявляется задержками зарплат на крупных государственных стройках, сбоями в выплате стипендий студентам госвузов, перекрытием магистралей в знак протеста против отмененных пригородных электричек, забастовками врачей. Пока еще есть средства, чтобы «затыкать» бюджетные дыры, но совсем не обязательно, что так будет всегда. Основной просчет Путина состоит в том, что в случае наступления длительного, системного кризиса, последствия его в электоральном плане будут гораздо более разрушительными и неуправляемыми, чем в условиях состоявшихся структурных реформ.
